Первые разочарования на постах

Направившись на посты, я четко осознавал, что война идет не на жизнь, а на смерть. В отличие от многих, я имел представление о том, что такое беспилотники и насколько они опасны. Я также изучал особенности войны, которую ведет Турция в Ливии и в Сирии. Логичным образом я предполагал, что Азербайджан воспользуется накопленным опытом Турции в вопросе одновременного массового использования беспилотников. Именно эта тактика принесла Турции удачу во всех ее последних войнах. Да и начало войны это доказывало.
Мой расчет был таков. Во-первых, сложнее всего будет первые 4-5 дней, так как в это время у нас еще не будет достаточно мобилизован народ и естественно, будут сбои во всех поставках, в том числе еды и боеприпасов. Во-вторых, если нам удастся выстоять первые 4-5 дня, то после этого должен будет накопиться достаточный опыт по преодолению угроз и минимизации потерь (станет понятно, как надо прятаться, как передвигаться, обороняться, а со временем и наступать, чтобы потерь было меньше). В-третьих, я также предположил, что за эти 4-5 дня, если избежать колоссальных потерь, мы сможем мобилизовать наши ресурсы, говоря «наши», я имею в виду Республику Арцах, Республику Армению и диаспору, но в первую очередь, должен быть мобилизован Арцах. Иными словами, все упиралось в первые 4-5 дней, если их выстоять, то война будет если не выиграна, то, по крайней мере, не проиграна. И если честно, я, исходя из этих расчетов, всем, кто меня спрашивал, говорил, что, так как мы выстояли первые 4-5 дня и не сломались, то мы уже точно победим. Таков был мой расчет, и теперь, по прошествии времени, я могу сказать, что ошибался. Я не учел неожиданный ряд весьма существенных факторов, с которыми нам предстояло еще столкнуться.
Как я уже говорил, нам, в некотором смысле, повезло, ведь мы попали на неплохо благоустроенный пост, там был какой-никакой блиндаж. Не скажу идеально, но все же были неплохо выстроены стрелковые ячейки. А вот впоследствии мне стали присылать видео с других постов, в частности, одно такое видео прислали ребята, с которыми мы вместе ехали на посты. Там ситуация была намного сложнее и хуже.
Помимо присланных видео, многие приходили и просили, чтобы после войны я обязательно рассказал о том, что происходило на самом деле. А еще было много людей, которые говорили, что сын того-то или того-то сбежал. Очень часто говорили о сыне генерала Вартана Балаяна (говорили что, он находится на продовольственных складах) и о родных «спецнази Гаго» (весьма адиозные персоны в арцахском истеблишменте).
В вопросах оснащения постов особенно важную роль играли камеры ночного видения, точнее тепловизоры. По сути, они призваны были служить средствами дальнего обнаружения подбирающегося к позициям противника в любых погодных условиях, однако, мягко говоря, с этой задачей они справлялись не самым лучшим образом. Камеры были некачественные, и «картинка» на них получалась очень неразборчивой, дело усугублялось еще и тем, что на дворе стояла осень с обильной листвой. Иными словами, камеры не могли обеспечивать необходимого обзора из-за «зеленки», а зимой из-за недостаточного заряда в батареях. Даже сейчас я смотрю в окно нашего дома и вижу на перекрестке столб с закрепленными на нем тремя очень хорошего качества камерами. Таких по Степанакерту расставлено сотни. А вот на постах качество камер было явно на несколько порядков ниже. Мы постоянно всматривались в эти камеры (когда они, конечно, были включены), чтобы разглядеть там какое-либо движение. Насколько я знаю, и в городе и на постах оснащение всевидящим оком осуществляли одни и те же люди. На наш сайт часто поступала информация о том, что вопросы тепловизионных камер курирует Аршавир Гарамян (по другим данным, он курировал только часть — средства дальнего обнаружения противника). Тем не менее, меня часто просили более детально заняться расследованием этой проблемы. Одним словом, коррупция в этом вопросе была налицо. Мы еще вернемся к вопросу камер в дальнейшем.
Пост наш располагался напротив Гюлистана, и мы невооруженным глазом рассматривали этот населенный пункт и даже успели его изрядно изучить. Ребята, те, кто попредприимчивее, сразу же разобрали «хлебные» места в Гюлистане. Кто-то собирался в самом центре, недалеко от комбайна, построить магазин, кто-то облюбовал местность у родника и грозился открыть там зону отдыха, если все, конечно, закончится нашей победой. Эти незамысловатые фантазии впоследствии помогли нам ориентироваться на местности. Часто на вопрос «Откуда стреляют?» можно было услышать ответ «С позиции, находящейся в 50 метрах левее от магазина Грача», «Снаряды легли в зону отдыха Арсена» и т.д. Одним словом, мы времени зря не теряли. Основная же работа заключалась именно в том, чтобы следить за перемещениями противника и докладывать о них, хотя, если честно, никто на наши доклады не обращал особого внимания. Связь передовой с артиллерийскими позициями была налажена нелучшим образом. Вообще вопрос связи стоял очень остро, из трех способов связи с другими постами противник в первые же часы вывел из строя два, и нам оставалось только надеяться на маломощные рации, способные связаться в горной местности только с соседними постами и то не всегда (надо было занять соответствующие позиции для этого). Аккумуляторы этих раций часто разряжались, и порой мы оказывались совсем без средств связи. И если проблемы в поставках пищи и еды со временем стали решаться, то в плане связи вопрос не решался никак – это стало первым тревожным звоночком. Вторым было прибытие двух дядей одного из солдат-срочников к нам на пост (такое частенько случалось на этой войне, когда родственники приезжали к солдатам на позиции, чтобы вместе с ними воевать). Само по себе их прибытие не было чем-то тревожным, тревогу вызвал их ответ на вопрос «А откуда у вас оружие?». Дело в том, что они сказали, что приехали напрямую к нам, не через военкомат или какую-либо другую организацию. Согласно логике вещей, оружия, касок и бронежилетов у них не должно было быть, но они у них были. Ответ меня вверг в ступор: «А мы их взяли у убегающего войска». Как? Каким образом? Я не мог понять, каким образом воин армянской армии во время войны мог отдать свой автомат, рацию и вообще снаряжение кому-то. Я уточнил, а почему солдаты расстались со своим оружием.
– Я спросил, куда вы идете, они сказали, что убегают, тогда я сказал, ну в таком случае, дай свое оружие, и они дали.
– Вот так просто дали?
– Да.
– А рацию, бронежилеты и каски?
– Я сказал, чтобы это тоже дали. Таких очень много, толпами бегут. Наступила гробовая тишина, потом пришло осознание того, что все не так уж и «по плану». Позже я провел собственное расследование и конечно же, выяснил, в чем была основная причина этих сбоев.
В первые дни по нам особо сильно не стреляли, а вот посты у горы Мрав и села Мадагис противник с усердием накрывал ливнем из всевозможного вида снарядов. Находясь немного в стороне от эпицентра событий, мы наблюдали этот «фейерверк», но постепенно настала и наша очередь. Снаряды падали все ближе к нам, а потом все чаще и чаще миномет стал лупить именно по нашему посту, но все это пока не носило критический характер. Для того чтоб было понятно, когда я говорю «недалеко», это означает в 30-50 метрах от нашего поста, когда я говорю «по нам» – это означает, что снаряды попадали либо в наши окопы, либо прошивали их осколками. Один из таких осколков чуть не ранил нас, когда мы с Гришей Петунцем стояли на посту. Но это все были пока цветочки, ягодки наступили позже.
Слухи о том, что Степанакерт нещадно бомбят, постепенно переросли в заявления о том, что Степанакерт в руинах или что Степанакерта уже нет. Становилось очевидным, что за пределами нашего поста творится нечто страшное, и что скоро и нас настигнут более серьезные проблемы. Где-то к 5-6 числу я вспомнил, что мне надо до 13-14 октября произвести некоторые работы над сайтом, без которых он мог отключиться, но я посмотрел по сторонам и подумал про себя, что не время. Как говорится, в таких условиях надо было только стиснуть зубы и, не обращая внимания ни на что, продолжать бороться. Но где-то 7-8 числа одного степанакертца из нашего поста командир отправил домой. Я поинтересовался, в чем причина, почему парня отправили домой. Подумал, что случилось что-то неотложное, может быть, даже, не дай Бог, что-то с родными. Мне сказали, что нет, и что этот солдат просто попросил отпустить его на пару дней. Я сильно рассердился. Связался с командиром, попросил приехать к нам на пост, он приехал (поначалу разговор состоялся только между нами двумя). Я спросил, почему именно парня с нашего поста, приехавшего позже нас, отпустили домой, на что он ответил, что, мол, тот попросил и т.д. Я сказал, что просить не будем, но было бы правильно, если бы такие щепетильные вопросы решались бы честно, и сказал, что если уж есть возможность поехать в город, то мне надо до 11-12 попасть в Степанакерт. Он сказал что постарается решить этот вопрос. Надо сказать, комбат оказался отличным парнем, и 10-го числа вечером практически весь тот состав моба, который приехал на посты 27-го сентября, итого где-то 26-27 человек, поехал домой на пересменку.
Перемещались мы к «центрам» (штабам) от постов на грузовых автомобилях, иногда ускоряя ход, а иногда притормаживая, и обязательно с выключенными фарам. Такого рода особенность была продиктована тем, что дорога проходила в непосредственной близости от позиций врага, а частенько и вовсе в зоне его видимости, и поэтому мы вынуждены были соблюдать ряд правил, самым основным из которых было – сидеть на постах и не двигаться никуда без особой на то необходимости. Так как дорога была грунтовой и мягко говоря, негладкой, нас частенько подбрасывало, а иногда и откровенно выкидывало, от одного борта к другому, поэтому все пассажиры, как правило, держались за скамьи и друг за друга.
Добравшись до ближайшей местности, где появились антенны связи, мы все стали звонить, но безуспешно, дозвонились только 2-3 человека, и стали разговаривать. Позже я понял, что особенность нашей связи в тех местах была такой, что одновременно могли разговаривать очень ограниченное количество людей. Поняв это, я стал наблюдать за теми, кто уже разговаривал, и пытался набрать только, когда они заканчивали разговор. Через 20-30 минут эта тактика дала свои плоды. Я дозвонился до членов семьи, узнал, что все живы и находятся в Ереване.
Нам весь путь до города из всех доступных мест твердили, что Степанакерт очень жестко бомбят, но это было неважно, ведь самое главное, что все были живы. На тот момент беспокойство за жизни родных и близких занимало основную часть моих мыслей.
Как я уже сказал, нам так часто и так красочно описывали, что Степанакерт в руинах, что я даже не сомневался, что застану наш дом разрушенным. Так что я о нашем доме даже не думал, я уже тогда смирился с мыслью о том, что его нет – это было как бы само собой разумеющимся. Шла война, я был жив, все члены семьи были живы, враг не смог прорваться через посты, которые мы обороняли, разве это не повод для того, чтобы быть довольным текущим ходом дел? Ну и что с того, если дома уже нет? Вот приблизительно то, о чем я тогда думал.
По прибытии в полк мы обнаружили, что практически никого нет, кто бы смог решить наши вопросы. Вопросов было много, основные из которых – это сдать оружие, решить дела с бумагами и с транспортом. Увидев, что как-то все идет не так, я спросил, кто старший. Таковых среди моих попутчиков из машины не обнаружилось, поэтому мне пришлось всем попутчикам сообщить, что у нас проблема и что нам надо искать человека, который решит наши вопросы. Постепенно к поискам подключились все. С большим трудом мы нашли человека, который согласился принять у нас оружие. Процесс принятия оружия был странным. Человек просто пришел на плац, открыл крышку ящика и сказал, чтобы все бросали оружие туда. Никакой регистрации или записей, я уже не говорю о том, чтобы расписаться, ничего подобного не было. Итак, все бросили в ящик свое оружие. А дальше нас направили к КПП, он находился достаточно далеко. Там был офицер, который организовал процесс регистрации очень специфическим образом. Нас по одному пропустили в одну дверь, записали наши имена, фамилии, отчества, адреса и номера телефонов, после чего выпустили из другой двери. Этот процесс занял минут 30-35, после чего принесли два списка с нашими данными и сказали, чтобы мы их передавали на постах, через которые будем проезжать. Никаких других документов нам не дали. Потом мы сели в тот же грузовик, который нас привез с постов, и поехали по направлению к Степанакерту. По дороге мы отдали списки на двух постах (один из которых был пост Вито). Но ехали мы недолго. Добравшись до деревни Магавуз, водитель хотел остановиться и высадить нас, но мы попросили подвезти еще немного в сторону Дрмбона, и он сделал это доброе дело. Конечно, до самого Дрмбона он нас не довез и километрах в 5-6 от Дрмбона он нас все же высадил, но это был очень благородный поступок с его стороны.
Мы сошли с машины в полную темноту. Ничего не было видно на расстоянии 3-4 метров. Решили сильно не кучковаться, чтоб не становиться мишенью для беспилотников. Разбились на группы по 3-5 человек, каждая группа на расстоянии 10-15 метров от другой. Вот именно так мы шли к Дрмбону пешим ходом. По пути все, у кого была такая возможность, позвонили своим знакомым, родственникам и друзьям, прося приехать за ними к Дрмбону. На дороге связь уже была немного лучше, и мы стали звонить всем знакомым и друзьям. Нам было сказано, что Степанакерт именно в этот момент стали бомбить. Постепенно мы дошли до Дрмбона, за нами уже стали подъезжать автомобили. Мы сели в газель и благополучно добрались до Степанакерта.
В связи со светомаскировкой, свет в домах и на улицах был отключен, в городе было темно и почти ничего не видно. Меня довезли до президентской резиденции, оттуда до дома пару кварталов. По дороге я всматривался в дома, мимо которых проходил и пытался разглядеть, насколько сильно они пострадали от бомбежек. К моему удивлению, в нашем квартале я не заметил никаких следов бомбежек. Это было удивительно, ведь нам на протяжении 14-15 дней без устали твердили, что Степанакерт практически весь в руинах, но при этом добавляли, мол, не волнуйтесь за своих родных, производится эвакуация населения. Помнится, в тот момент я подумал о двух вещах. Первое: «Ну раз все эти дома в целости и сохранности, то может, и наш дом тоже не разрушен?» И второе: «Может, все же темно сейчас, и я чего-то не увидел, надо будет утром, при свете лучше посмотреть». Но такого я не ожидал. Это было очень неожиданно. Такой большой разницы между тем, что рассказывали, и тем, что я разглядел в реальности по дороге домой, невозможно было представить. Я помнил бомбежки первой войны, тогда на наш квартал пришлось порядка 3-4 разрушенных домов, но при этом народ никуда не уезжал.
Вопреки ожиданиям, наш дом оказался в целости и сохранности. Когда меня спрашивали о том, насколько пострадал наш дом от бомбежек Азербайджана, я иногда шучу, говоря, что он больше пострадал от правительства Республики Арцах, чем от бомбежек Азербайджана. Придя домой, я первым делом осмотрел его (окна, жесть и т.д.). Оказалось, что все в норме, а потом уже вошел в Интернет и попытался посмотреть новости. Сразу же бросилось в глаза то, что почти все население Степанакерта уехало и практически никого из степанакертцев невозможно было найти в Фейсбуке, чтобы узнать элементарные вещи. На мгновение посетила мысль что, может, я не все разглядел, что я вижу только маленькую часть города и что, мол, может, нашему району просто немыслимо повезло, но к утру, когда я проснулся и вышел в город, я понял, что город почти полностью цел и нет никаких глобальных травм в его облике.
Ночью прозвучал ряд сирен, и был небольшой ракетный обстрел города. Я сел в кресло, послушал и понял, что по сравнению с тем, что мы видели на постах, это был курорт и заснул безмятежным сном, но ненадолго, всего на 3-4 часа (привычка спать не больше 4-х часов еще долгое время не покидала меня). Единственное, что в нашем доме на тот момент уступало посту по качеству, это система обогрева. В городе тогда газа не было, а система обогрева у нас дома работала именно на газе. Пришлось придумывать всякие ухищрения и попытаться сначала обогреть как-то хотя бы одну комнату, изолировав ее от остальных, а потом найти способ нагреть воду и названным в народе «индийским способом» искупаться.
Наутро я вышел в магазин, чтобы купить хлеба и сливочного масла, но не тут-то было, я прошел кварталов 6-7, пока понял, что ни один магазин в городе не работает. Благо, напротив здания театра я встретил знакомого, которого спросил, где можно сейчас купить хлеб. Знакомый сочувствующим взглядом посмотрел на меня и спросил, где я был, я ответил, что на постах, он принес хлеба и сказал, чтобы я бессмысленно не бродил по улицам города, что, мол, нет открытых магазинов, а хлеб получают в мэрии. Я поблагодарил его и пошел завтракать.
Возвращаясь домой, я заметил, что ворота у соседей напротив были открыты. Я вошел, позвал их, но пройдя чуть дальше, заметил, что дверь тоже открыта. Было ясно, что в дом ворвались мародеры. Разбираться с этим не было времени, я просто закрыл дверь и ворота, но этот случай меня заставил быть более внимательным и остерегаться мародеров. Именно поэтому, каждый раз выходя из дома и возвращаясь домой, как правило, идя по одной и той же дороге, я обращал внимание на то, что почти ни в одном доме нет жителей, все дома заперты, а свет в окнах не горит.
Надо было, по возможности, быстро позвонить родным ребят с наших постов (все они передали номера), найти хоть какого-то парикмахера, найти место, где можно будет питаться (готовить самому без газа было в лом) и разобраться с ситуацией в целом.
В первую очередь, я, безусловно, занялся дозвоном до родственников ребят с постов и именно в это время пришел Гриша Петунц. Он сказал, что его семья в Горисе и что он хотел бы ее навестить перед возвращением на посты. Спросил, как можно это сделать, я сказал, что не знаю, насколько это будет возможно и скорее всего ему откажут, и это будет не так уж неправильно, ведь не могут выпускать всех, а Гришу они лично не знают и не в курсе, что он добросовестный гражданин и обязательно вернется. На что он мне сказал, что он пойдет туда в любом случае, в итоге так и получилось. Он спустился в штаб и безуспешно просил ему дать хоть день на свидание с семьей, находящейся в нескольких километрах от Арцаха, ему, безусловно, отказали (на тот момент мне казалось это естественным), после чего он позвонил мне и сказал, что если меня кто-то о нем спросит, то я его не видел.
Где-то к 12 часам я вышел в город, срочно надо было побриться и постричься, ну и найти место, где можно будет иногда поесть супчика, ведь именно супа мне не хватало на постах, где вся пища была сухой. Самым сложным в этом вопросе было найти парикмахера, его я обнаружил у автовокзала. Работы у парикмахера, по объективным причинам было много, и он сказал, что постричь меня сумеет только через 2 часа. Я решил не ждать и пройтись по городу. Все то время, пока я гулял, я не уставал удивляться, как же все-таки нам врали, говоря, что Степанакерт в руинах или что городу нанесен очень большой урон. Это было ложью, это я говорю как человек, видевший разрушения Первой Карабахской войны. Я обнаружил только несколько разрушенных зданий, кстати, одно из них принадлежало моему троюродному брату, к которому я направлялся, чтобы сказать что его сын с нами на постах, и что с ним все нормально (до него тоже мне не удалось дозвониться). По дороге я все же обнаружил один открытый магазин, где, конечно же, отоварился, и парикмахерскую, в которой очередь была короче, там я и поспешил постричься, а вот побриться не удалось. Разговор с троюродными братьями был очень интересным. Татул, так звали одного из них, собрал мне гостинцев, самыми запоминающимися из которых были яблоки с его сада. После общения второй троюродный брат — Давид привез меня домой.
Иными словами, мне удалось за несколько часов решить почти все основные задачи. Оставался вопрос горячей жидкой пищи, постепенно и он решился сам собой.
Единственным «обитаемым островком» в нашем квартале было кафе сирийских армян на перекрестке улиц Гарегина Нжде и Туманяна. Я к ним зашел к 3-4 часам дня, поговорил с Ованесом, владельцем этого кафе, спросил про жителей нашего квартала, оказалось, что все уехали. Там же я и съел суп. Кстати, денег с меня не взяли. Где-то к 5-6 часам я пошел за хлебом в мэрию. Хлеб дали, деньги с меня за хлеб не взяли, но попросили расписаться.
Оставалось выбрать основное место, где я мог бы питаться вечерами. Выбор пал на ресторан гостиницы «Армения». Именно туда я ходил почти каждый вечер и заказывал всегда либо куриный бульон, либо суп харчо. Там же я, как правило, видел много иностранных журналистов, переводчиков и еще видел Шмайса, да, именно Шмайс тоже там был.
Почти все то время, пока я был «на гражданке», я пытался раздобыть лекарства, которые меня просили привезти ребята с наших постов (от кашля, температуры, расстройства желудка и против сердечных приступов), а также сигареты и баллон газа. Так как денег у меня было мало (их еле хватало на суп по 1200 драм за тарелку), я решил пойти в места, куда поступает помощь, ведь, в конце концов, я не для своего личного пользования хотел это. Почти все удалось найти, ребята из арцахской партии «Сасна Црер» помогли с самым дефицитным на тот момент товаром – газовым баллоном, они же дали еще и спальный мешок очень хорошего качества и еще много чего (вообще ребята из этой партии большие молодцы), мэр города Шуши Арцвик помог с лекарствами, а ребята со складов министерства социального обеспечения (соцап) помогли с сигаретами и со сладостями. Одним словом, за это время накопилось провизии где-то тюков 8-10. Кстати, я попросил бросить в одну из коробок со сладостями как можно больше писем от школьников, студентов и просто детишек. Эти письма потом солдатики со слезами на глазах читали у нас на постах, и было очень трогательно. Но это все потом, а пока я днем шел есть суп либо в кафе к Ованесу на перекрестке улиц Туманяна и Гарегина Нжде, либо к своей тете Джуле, которая на время войны перебралась жить к свой соседке Асмик Григорьевне, а по вечерам шел в ресторан гостиницы «Армения».
С первых же дней войны я сразу понял, что армянские ряды информационной обороны во власти хаоса и именно это заставило меня уйти оттуда. Я понял, что нет и не будет ничего такого, во что можно будет верить, но я верил, нет, точнее я хотел верить, что это законы войны и что я как человек, далекий от военного дела, просто не понимаю особенностей информационной войны в такой период. И несмотря на то, что все происходящее мне не нравится, тем не менее, все правильно. Я заглушал голос, кричащий мне изнутри о том, что больше врет тот, кто проигрывает. Я чувствовал разногласие между тем, что должно быть и тем, что есть.
Я в первый же день “на гражданке” зашел в пресс-центр, организованный в подвале первой школы и опешил. Там было очень много молодых парней, большая часть были неизвестные мне люди и меня они не знали. Молодых ребят было с добрую роту, но все они были важные, ведь выполняли такую ответственную работу. Я хотел было получить аккредитацию на несколько дней, ведь меня посетила мысль поснимать все, пока я «на гражданке». Но когда заявил это одному из парней, сидевшему у компа, услышал: «Почему это вы, спустя 16 дней после начала войны, неожиданно вдруг решили получить аккредитацию?» Я понял, что он прав, мне вместе с этими тыловыми обитателями делать нечего, тем более с самого первого дня я понял, что они уже ничего не решают.
Перед возвращением на посты нужно было пойти на кладбище к отцу. Я собрался идти мимо рядов цветочных магазинов и забыв про то, что шла война и все магазины закрыты, обнаружил, что мне не удастся купить цветов по дороге. Обычно мы, да и большинство степанакертцев, именно по дороге на кладбище покупали цветы. Кстати, как раз по этой причине на данной дороге много цветочных магазинов. Я не мог смириться с тем, что придется без цветов пойти на кладбище к отцу, это очень давило, но возвращаться назад тоже было бессмысленно, ведь дома у меня цветов нет, а надежды на то, что в остальной части города я найду работающий цветочный магазин, также не было. Я уже было смирился с тем, что придется идти на могилу к отцу без цветов, как вдруг мой взгляд упал на куст роз во дворе дома, расположенного прямо напротив крутого поворота, поднимающегося к кладбищу. Посмотрев на этот куст, я решил позвать хозяев и попросить у них пару роз. Но мой оклик был напрасен, как ни старался я, никто не выходил, причем никого не было не то что только в этом доме, а складывалось ощущение, что на всей улице нет никого. И тут я решился на первое в своей жизни ограбление. Я перелез через забор и сорвал 4-5 штук роз. Да, это была кража, и хотя я не одобряю такие действия, но в тот момент я был доволен. Кстати, в любом случае надо будет извиниться перед хозяевами, когда их встречу. В тот же день 13-го вечером опять раздался звонок от Гриши. Он сказал, что вернулся с Гориса, и мы договорились на следующий день встретиться. По нашим приблизительным расчетам, нам должны были позвонить именно 14-го числа, чтоб мы вернулись на посты.
Сделав небольшое отступление, хочу сказать, что, когда я вернулся с постов, меня поставили в известность о том, что Араик Арутюнян на одном из своих выступлений затронул вопросы, касающиеся меня. Сказать, что я был в шоке – это значит, ничего не сказать. Как можно во время войны, когда весь мир смотрит тебе в рот, начинать выносить наши внутренние проблемы на первый план? Я очень сильно разозлился и написал об этом его поступке небольшой пост на своей страничке в Фейсбуке и призвал его не быть идиотом и не пользоваться тем, что всеобщее внимание приковано к нему, для того чтобы решить свои внутренние вопросы. Помнится, на меня тогда набросилось фейковое сообщество Фейсбука, да и не фейковое тоже. Но этого было мало, поэтому я 13-14-го опять спустился в пресс-центр и попросил, чтобы пресс-секретарю Араика Арутюняна Ваграму Погосяну передали, что я хочу с ним встретиться. Через пару часов Погосян позвонил и мы договорились о встрече. Я сказал, что это некрасиво и что слухи о поведении его шефа дошли до меня, да и запись есть. Он, конечно же, уверял, что адресатом слов Араика был не я, хотя было бы странно, если бы он сказал что-то другое. Вопрос не в том, что он сказал, вопрос в том, что я дал понять, что такие вещи выходят за рамки правил и могут привести к непредсказуемым последствиям. Потом мы поговорили о ситуации, ведь тогда стало известно о сложном положении в Гадруте. Я сказал, что странно, что в Гадруте такое напряжение, ведь там вроде как Виталий Баласанян, на что Ваграм Погосян сказал, что Виталий Баласанян никакого отношения к ситуации в Гадруте не имеет, а туда Араик Арутюнян послал Левона Мнацаканяна, и что тот теперь по прямому распоряжению Араика Арутюняна отвечает за Гадрутское направление. «Так что насчет Гадрута? – спросил я. – В сети много всякой чепухи, мол, мы его сдали». На что он мне ответил, что Гадрут мы еще вчера сдали, но, мол, это не проблема, вернем обратно. Я подумал, что я не военный человек, и что «жираф большой – ему виднее», и ушел. Да, именно так я думал, «ведь там были намного больше моего разбирающиеся в военном деле люди, и им просто не надо мешать», но, к сожалению, я ошибался. Это позже я узнаю, что происходило на 9-м километре и какую цену мы заплатим за все глупости и самоуверенность нашего военного руководства. Но пока я всего этого позора не знал, и если честно, не хотелось особенно сильно вникать в то, что я не мог изменить, я хотел просто делать хорошо свою работу. Кстати, я попросил у Ваграма бронежилет и каску, которых нам не выдали на постах, он обещал постараться, но так и не получилось, судя по всему. Жаль.
Второй причиной по которой я пошел в прессцентр было то, что Арто мне несколько раз звонил и просил помочь ему попасть в Гадрут. Здесь, скорее всего, надо не посвященным напомнить что за несколько недель до войны один из переселенцев гадрутского района (верябнакич) заявил о том, что вместе со своими двумя детьми вынужден покинуть Арцах так как его не только не лишили то что ему полагалось по закону (дом и т. д.) , но еще и избила полиция на глазах у его детей в то время когда он пытался оставить заявление о преступлении. Короче, просто человек пошел в полиция написать заявление о преступлении а его там избили. Но это тоже еще не все, после этого он не сломался и написал заявление в прокуратуру что мол так вот и так, меня на глазах у моих детей избила полиция. Ну и как вы сами уже догадались, прокуратура тоже особо не спешила с расследованием и все такое. Одним словом, человека вытеснили из страны всячески притесняя. Так вот это самый Арто Григорян, которого наши власти всевозможными способами притесняли, с первых же дней войны в составе “Еркрапа”-ов принимал участие в войне и оборонял Карвачарский район. Но этого ему показалось недостаточно и когда он услышал, что в Гадруте идут жестокие бои он решил поехать туда ведь как никак знал этот район как свои пальцев и по его словам “Он приехал воевать а не отсиживаться в окопах”. Прибавьте к этому и то, что он не просто сам был готов пойти в самое пекло, а еще и “сколотил банду” единомышленников из 6-ти человек. И вот в один прекрасный день звонит он мне и заявляет что вот так-то и так-то и что если можешь помоги с переводом туда. Я подумал, что раз уж в прессцентре много всяких руководящих личностей бывает, то можно с кем-нибудь этот вопрос обсудить. В тот день я этот вопрос обсудил в Давидом Бабаяном, сказал мол так вот и так, парни хотят в Гадрут попасть и уже несколько дней не могут у своего командования добиться результата, на что Давид Бабаян скал что это мол неправильно и что каждый должен находиться там куда его направило военное руководство, что мол армия тем и армия что в ней не должно быть вседозволенности. Я, конечно же, понимал что в его словах есть смысл, но мы не прусская армия. Я с ним не согласился, заявив что если эти люди из Гадрута и знают местность лучше, более мотивированны так как они будут защищать непосредственно свое имущество, ну и в конце концов они ведь не хотели сбежать в более защищенное или безопасное место, все совсем наоборот. Одним словом с Давидом Бабаяном мы не договорились.
После пресс-центра мы вместе с Петунцем пошли ко мне домой. Дорога была до боли знакомая и тихая. Было темно, но я знал, что на каждой двери висит замок (как-то ради интереса я все это оглядел) и что нигде нет жителей. Часто я выходил на улицу и громко кричал, как в фильме «Король говорит». А знаете, в этом есть кайф. Наверное, это единственное удовольствие, которое доступно только во время войны. Одним словом, я точно был уверен, что на всем протяжении пути в домах нет жителей, и мы шли с Гришей и разговаривали громко, как вдруг я услышал шорохи во дворе одного из домов, там, где точно знал, что нет никого. Первое, что я подумал, что это мародеры. Я сказал Грише, чтобы был начеку, ведь неизвестно, есть ли у них оружие или нет. И мы пошли ловить мародеров. Приблизившись, обнаружили, что это были мужчина и женщина. Не буду углубляться в подробное описание всего того, что мы увидели. Мы объяснились, что подумали, что это мародеры и что ни в коем случае не стали бы вмешиваться, извинились и хотели уйти, но не успели, они ушли раньше.
Дойдя ко мне домой, мы с Гришей сели за стол на кухне, я достал свой десятилетний коньяк «Мадатов», и мы стали его смаковать. Я спросил у Гриши, звонили ли ему по вопросу возвращения на посты, он сказал, что нет. Я сказал, что мне тоже не звонили, и мы логическим образом предположили, что, наверное, не время, ведь никаких распоряжений нам никто не давал, просто взяли номер и отпустили. Выпив рюмку коньяка, я не сдержался и все же сказал: «А ты знаешь, Гриша, почему у нас такая ситуация на фронте?». Он спросил, почему. «А потому что мы Гадрут там теряем, а здесь, блин, депутаты по бабам бегают». Да, именно так оно и было. Мы узнали одного из «мародеров», это был депутат Национального собрания Республики Арцах и именно в то время, когда мы теряли Гадрут, Мадагис и прочие населенные пункты, ему приспичило пойти по бабам. Вот что я не мог переварить и что меня возмущало.
Мы допили коньяк, потом, уже совсем поздно ночью, мы вышли и пошли домой к Грише, где я познакомился с его братьями. Мы посидели и пообщались. Домой я вернулся поздно.
Утром 15-го октября я проснулся и решил обязательно искупаться. Так как это было очень нудное дело, кипятить 10-15 чайников, чтоб набрать ванну горячей воды, я его откладывал как только мог. Когда уже половина дела была сделана, я понял, что в мое окно стучатся. Выглянув я увидел, что там стояли вооруженные люди и Алексей Шафирян (я ему преподавал, недолго, правда). Я был удивлен. Но об этом в следующий раз.