С первых же минут войны было понятно, что почти все наше ПВО и значимые склады с боеприпасами пострадали от беспилотников. Становилось ясно, что мы будем воевать в условиях колоссального прессинга противника с воздуха.
Все население города бежало, причем бегущие сразу же разделились на 2 группы – те, кто бежал на войну и те, кто убегал от войны.
Честно скажу, убегающих от войны было, мягко говоря, не меньше.
В городе ощущались мандраж и нервозность. Атмосфера отличалась от той, что была в 2016-м, паники, может, было и меньше, но было меньше и ощущения сплоченности.
В военкомате (Полите) все было, в принципе, в пределах нормы – как всегда, сотрудники военкомата, особенно мужчины, делали по-деловому строгое лицо, выкрикивали имена мобилизуемых и периодически передавали друг через друга из одного конца зала в другой списки. Происходящее злило, но было невозможно с этим что-либо поделать. Работу, которую делали сотрудники военкомата, можно было организовать и сделать в 2-3 раза быстрее, но они все упорно делали медленно и непродуктивно. Я был уверен, что это было задумано специально, чтобы люди, зашедшие в военкомат (в особенности, сотрудники СМИ), видели большую очередь и тем самым убеждались, что они не одни и что народ поднимается на борьбу. Иными словами, очередь была необходима в военкомате во время войны, а для этого каждого пришедшего надо было задержать минимум на 30-40 минут, прежде чем направлять на позиции.
Сидящий рядом со мной незнакомец по-дружески (такое возможно только во время войны), наклонившись в мою сторону, сказал: «После каждого проваленного учения или войны они растут в званиях». И действительно, когда смотришь на качество работы сотрудников военкомата, невольно посещает мысль, что народ им переплачивает, за такую некачественную работу столько нельзя платить.
Чаще всего людей направляли в какое-то непонятное подразделение то ли 212, то ли 262 (в то время я еще не знал что это такое, да и сейчас не особо представляю), на втором месте был ЦОР, а потом уже все остальные. Оказалось, что мне предстояло поехать в «Ехникнер». Вообще стоило бы здесь остановиться, сделать небольшое отступление и описать то, каким именно образом я оказался прикрепленным к «Ехникнер». Дело в том, что долгое время я преподавал экономические дисциплины в частном университете Месроп Маштоц. Наше «особо одаренное» руководство на тот момент позволяло поступать в магистратуру на любую дисциплину всем, у кого был хоть какой-то диплом бакалавриата, иными словами, можно было с дипломом стоматолога поступить в магистратуру на финансиста или юриста, впрочем так оно в большинстве случаев и происходило. В результате в магистратуре обучались люди, которые абсолютно никакими знаниями в данной дисциплине не обладали. Это обстоятельство становилось причиной многочисленных проблем. В магистратуру, как правило, поступали либо уже работающие учащиеся (надо было как-то платить за обучение), либо люди с большим «блатом». И те и другие редко приходили на уроки, а были и те, кто вообще не приходил на них, и к концу обучения складывалась ситуация, при которой человек «без пяти минут» магистр, но не знает даже элементарных азов, и тут начинались многочисленные звонки и «советы сверху». Так вот, в 2019-м году одна студентка из Аскерана особенно отличилась такими звонками. Это притом что я ей задал нереально легкие вопросы, но все тщетно. Откуда только для нее не звонили — из штаба Виталия Баласаняна (убеждая меня, что это их сторонники и что это важно для них), из министерства образования и как это странно ни звучало, но и из военкомата. Причем звонивший из военкомата представился братом Араика Аутюняна и убедительно попросил меня все же поставить оценку. Звонивший был уверен что это на меня произведет неизгладимое впечатление, особенно если учитывать, что на тот момент у меня с Араиком Арутюняном были не такие натянутые отношения. Я отказался ставить отметку и сказал, что ничем не могу помочь. Впоследствии для решения проблемы с этой девушкой и еще 2-мя магистрантами руководство универа решило учредить комиссию и минуя меня, втайне от меня поставить им пятерки и допустить к госэкзамену. Вы будете смеяться, но на госэкзаменах они так же получили высокие оценки, одним словом, нашлись Иуды. Но все можно было бы, конечно, благополучно забыть, если бы не одно НО. После звонка с военкомата и моего отказа сотруднику военкомата поставить оценку этой девушке я каким-то магическим образом был откреплен от ЦОР-а и прикреплен к «Ехникнер». Для тех, кто не в курсе ЦОР находился в центре города и считался «безопасным» и очень удобным местом, «Ехникнер» же можно было сравнить со ссылкой, так как до них нужно было ехать более 100 км по труднопроходимым дорогам, и это направление считалось наиболее вероятным для наступления противника.
Таким вот нехитрым образом, с большой долей вероятности, «благодаря» недоброжелателям, за несколько месяцев до начала войны я оказался открепленным от ЦОР-а (который во время войны понес огромные потери, по некоторым данным до 60 процентов контингента) и был прикреплен к «Ехникнер», потери которых составили 2-2,5 процента. Вообще во время этой войны было много случаев, которые впоследствии можно было бы назвать чудом, но на тот конкретный момент они казались чуть ли не трагическими и губительными. Так или иначе, на момент начала войны новость о том, что человек прикреплен к «Ехникнер» никого бы особо не обрадовала.
Уточнив, куда именно мне предстоит прибыть, я попросил первым же «рейсом» меня направить в «Ехникнер». Работник военкомата решил не тянуть с этим и уже через 20 минут я был в автобусе, который должен был направиться на позиции. Но одно дело находиться в автобусе, а другое ехать. Иными словами, мы еще где-то 30-40 минут ждали, пока все соберутся, чтобы выехать. Я тоже решил не терять времени даром и пошел в магазин отовариться перед отбытием, тем более что это была последняя возможность, ведь в «Ехникнер» нет магазина. Часть магазинов уже была закрыта, а в открытых стояли очереди. Все покупали носки, трусы, зажигалки, сигареты, фонарики, батарейки, вафли, пряники, печенья, воду (с газом и без) и т.д.
Водитель автобуса, в мирное время водивший автобус под номером 16, заметно нервничал и не выносил запах серы, поэтому с самого начала сказал, чтобы никто в автобусе не прикуривал сигареты от спичек. Компания в автобусе была интересная. Там был простой трудящийся народ и что самое главное, все они с улыбками на лицах шли на передовую. Конечно, они не знали того, что на самом деле происходило, и это им помогало на все смотреть с оптимизмом. В такие времена я говорю, что «порой незнание куда большая сила чем знание». Но в какой-то момент на телефон одного из наших попутчиков поступил странный звонок от брата. Брат сидел в тюрьме и именно поэтому звонок был еще более странным, брату предстояло сидеть еще немало. Звонящий сказал, что в тюрьмах им сообщили, что готовы отпустить их на волю, всех, кто готов пойти на передовую и кровью искупить свою вину. После звонка все призадумались. Людям стало ясно, что ситуация на самом деле не такая уж и веселая. В один момент у автобуса село колесо. Автобус выехал на обочину и остановился, мы вышли и рассыпались по полотну дороги. Все сразу решили не собираться в кучу, так как уже было известно, что по таким скоплениям наносят удар беспилотники.
Среди нас нашлись люди, которые смогли помочь водителю быстро устранить проблему, и уже через 15-20 минут мы продолжили свой путь. В один момент с автобусом опять что-то произошло и он вновь остановился, но на этот раз водитель даже не попытался починить транспортное средство, а просто сказал, что с автобусом что-то не то, он не сможет дальше ехать и что нам следует перебраться на другой. В это время навстречу нам ехали уже пустые автобусы. Мы пересели на один из них и тот, развернувшись, повез нас на встречу с неизвестностью.
Когда мы уже должны были подъехать к Мадагису, дорогу нам перекрыли 2 вооруженных автоматами человека в военной форме. Они нас направили по запасной, скорее всего военной дороге. Дорога была узкая, грунтовая, очень крутая и явно не предназначалась для поездок по ней на городском общественном транспорте. Но была война и под завязку перегруженный мобилизованными степанакертцами автобус самоотверженно ринулся на самоуничтожение. Связь стала пропадать. Вдали был виден населенный пункт, насколько я могу судить, это был Мадагис, над ним периодически поднимались клубы дыма от взрывов – работала артиллерия и судя по клубам дыма от взрывов, мы наблюдали либо работу пушки, либо 120-ти миллиметрового миномета. Проехав немного, автобус еще более смело нырнул в становящийся все более крутым спуск. Некоторые старались не смотреть в окна. Водитель автобуса нервно всматривался в дорогу. Смеркалось. Фары не включали, от этого тревожность только нарастала. Дорога казалось нескончаемой. И вот появился небольшой мост и подразделение бойцов, которые его защищали. Этот пост в разговорах по рациям называли «Вито», его охраняло подразделение под руководством Вито, моего хорошего знакомого из Степанакерта, которого я был очень рад видеть. Задачей Вито было оборонять эту позицию и в случае прорыва вражеских войск подорвать мост. Он был воротами в «Ехникнер», а если ты уже находился в «Ехникнер», то он для тебя становился воротами в весь остальной мир.
Недалеко от переправы через реку располагался сам полк, точнее то, что от него осталось. Беспилотники к моменту нашего прибытия уже нанесли по нему множественные удары. Склад с вооружением и боеприпасами пострадал, конечно же, в первую очередь, к моменту нашего прибытия он еще дымился. Нас повезли к одноэтажному зданию, в котором мы должны были получить обмундирование и прочую утварь (вещмешок, баклажку, котелок, плащ-палатку, дождевик, насколько я помню, это было все, что нам раздали). Бронежилет и каска в обмундирование не входили.
В небе кружились беспилотники, по ним безуспешно стреляла зенитка, а мы, собравшись в кучу, пытались получить военную одежду. Прежде чем получить форму, мы заходили в отдельную комнату, где нам сообщали, в какой именно батальон нам предстоит попасть. Мне сообщили, что я определен в третий батальон. Там же нам давали какой-то «талон», в соответствии с которым мы в соседнем помещении получали обмундирование, а позже и оружие. Внутри атмосфера была нервной, так как нас было много и все понимали, что пока мы тут – мы очень удобная цель. Эти ощущения подогревались и офицерами, которые частенько всех просили не собираться вместе и делать все быстро. От этого все старались быстрее получить все, что им полагалось, в итоге образовывалось скопление людей. Я прошел все «круги ада» и уже хотел быстро покинуть это здание, как вдруг все же решил проверить, подойдет ли мне форма, оказалось, нет. Пришлось возвращаться обратно и просить больший размер. Причем все это происходило в условиях полной темноты. Форма все же оказалась немного меньше, но это стало ясно уже со временем хотя особого дискомфорта и не было. Но вот в темноте я растерял шнурки от ботинок. Так или иначе, обувь у меня была неплохой и я не собирался менять свой «егвардский адидас» (так за сходство с бутсами фирмы Адидас в народе называли спортивные бутсы, произведенные в городе Егвард), до самых холодов.
Во время получения оружия произошла та же самая ситуация, что и с обмундированием, мне пришлось поменять автомат, который в самом начале мне дали, он был в неисправном состоянии, а точнее его невозможно было разобрать. К автомату полагалось 4 магазина с патронами.
Благополучно решив все «вступительные» задачи, мы оказались на плацу, где должны были ждать свой транспорт. Я в последний раз позвонил домой, сказал, что некоторое время, возможно, буду вне зоны действия сотовой связи.
Где-то к 10-ти часам вечера подъехали грузовые автомобили и мы забрались в кузов. Тогда же мы узнали, что было принято решение вместо 3-го батальона направить нас в 1-й. Поездка непосредственно к постам была представляла из себя нечто среднее между американскими горками и русской рулеткой. Насколько нам удавалось разглядеть с кузова, фары вообще не включали. Дорога шла мимо постов, была грунтовой и в крайней степени некачественной, так что задачу выжить мы начали выполнять уже в кузове.
Внутри грузовика было порядка 30-35 человек. Нас «встретил» на полдороге офицер, который на своем автомобиле сопровождал нас и останавливаясь перед каждым постом, говорил, сколько человек должны остаться на каждом конкретном посту. Многие из моих попутчиков пришли в военкомат вместе, были друзьями в мирной жизни, и они просили комиссию направить их в один и тот же район. Поэтому к моменту поездки на посты в кузове уже находились сформированные маленькие группы из 2-3 человек, которые «должны были» сойти вместе, поэтому, когда офицер говорил, что сюда 2 или 3 человека, одна из таких групп быстренько спрыгивала. Я был сам по себе и наблюдал со стороны, так как мне было все равно куда попасть (я просто не знал где «хорошо», а где «плохо»). В один момент мне надоело и я подумал, что когда машина в следующий раз остановится, сойду. Так и поступил. Спрыгнув, я обнаружил, что вместе со мной спрыгнуло еще человек 5 – это был перебор. Офицер сказал, что в 21-ый пост нужно всего 4 человека. Среди спрыгнувших 4-ро были «группой», оказалось, что они знали, что там нужно 4 человека и именно поэтому они и спрыгнули. Одним словом, я и еще один мобилизованный уже собрались подниматься обратно, как вдруг офицер сказал, «ладно, оставайтесь, все равно в соседний пост тоже нужны будут люди». Так совершенно случайным образом я попал на пост, о котором не знал ничего. Второй парень, с кем мы попали на этот пост, был Петунц Гриша из Степанакерта. С ним мы впоследствии подружились.
Прибыв на пост, мы обнаружили находящихся там срочников. Мы были первым «мобом», который вошел на этот пост. Было видно, что, несмотря на то, что нас было только двое, срочники сильно обрадовались подкреплению из мобилизуемых. Вместе с срочниками на этом посту находился также и молодой парень контрактник. К утру подвезли еще 2-3 человек из моба и мы все вместе вписались в график дежурств поста. Пост мне сразу не понравился тем, что был в лесу и видимость была крайне маленькая. Врага можно было заметить только, когда он оказался бы от тебя на расстоянии в 30-50 метров. Ночью следовало полагаться на слух. С первых же дней нас всех начали трясти по рации всякими «համար մեկ» и тому подобными вещами. Это происходило так часто, что мы не успевали лечь, как тотчас же звучало «համար մեկ» (тревога), «ուշադրություն ձորերից» (внимательнее на овраги) и т. д. И только на 5-ый день мы поняли, что офицер, говорящий с того «конца провода», сам очень сильно боялся и поэтому по поводу и без повода бил тревогу. Самого же его мы увидели только через дней 10-15, и если честно, было очень неприятно и странно слышать из уст молодого офицера, командира слова вроде «Пусть уже, наконец, подпишут какой-нибудь договор и определятся с тем, что надо отдать и с тем, что останется у нас». Эти слова меня очень сильно разозлили, было сложно ужиться с мыслью, что этот офицер не готов воевать и терпеть невзгоды войны. Это было одно из первых и больших разочарований. Забегая вперед, хочу сказать что из всех офицеров только командир оборонительного района Кёха и комбат смогли в той или иной степени высоко держать звание офицеров армянской армии, по крайней мере, по ним нельзя было сказать, что они источают страх.
Добавить комментарий